Юлия Поспелова - Новая пьеса для детей (сборник)
Петер. Пойдёт! (Он чувствует себя распорядителем бала и ведёт себя уверенней, чем обычно.) А теперь будем плакать и прощаться. Папа, ну, ради такого случая, за упокой шубы, ты должен разрешить всем съесть хотя бы по одной колбаске.
Анна. Ого! Ты вообще молодец.
Г-н Ван Даан. Да, да, конечно, естественно! Я и сам хотел предложить.
Анна, Петер, Марго (наперебой). Урааа!
Все фантасмагорически радуются и с аппетитом едят, капая соком на мех…
Петер (Анне). Фух, вроде обошлось.
Анна. Да, уж передышка не помешает – а то мы все точно здесь свихнёмся.
Анна. Находчиво ты. А я уже думала – всё.
Марго. Может, будет хоть один спокойный день теперь после бури.
Г-жа Ван Даан (растроганно). Настоящий праздник.
Г-н Ван Даан. Взрослеет мальчик.
Врывается разъярённый Дюссель.
Дюссель. Это немыслимо! Диверсия, саботаж!
Г-жа Ван Даан. На войне?
Дюссель. У нас, в убежище. Не иначе, как Анна брала мою подушку, и теперь – глядите, глядите: по ней прыгают блохи.
Анна. У меня нет блох!
Дюссель. Конечно! Теперь нет. Все они перебрались на мою подушку. Проклятье! Теперь я буду ходить с ней – чтоб ты не смела ее трогать.
Петер (несмело, но твёрдо). Послушайте, господин Дюссель, нам всем тяжело…
Все начинают говорить – сначала всё-таки друг за другом, потом – примерно после слов «Бог умер в Освенциме» наперебой, внахлёст, все вместе – так, что уже ничего особенно не разобрать, кроме накопившейся ярости.
Г-жа Ван Даан. Вот именно! Поди приготовь обед из одной гнилой моркови.
Г-жа Франк. Еда, конечно, не главное, но я так мечтаю о кусочке ржаного хлеба.
Г-н Франк. Дорогая, тебе нужно послушать это место из Диккенса.
Старик. «В газовые камеры заталкивали столько узников, что даже после смерти они оставались стоять. Падать было некуда».
Дюссель. Нужно больше покоя. И меньше блох.
Г-жа Ван Даан. Готовить без жира невозможно.
Г-н Франк. «Он сказал: «Садитесь, прошу вас. Вот курятина – это из таверны «Кабан».
Старик. «Они раздевались и шли по коридору к пологому спуску, под которым была большая яма. Над ней стоял надзиратель и стрелял в каждого, кто приходил».
Г-н Ван Даан. Мне нужно мясо.
Г-н Франк. «Вот язык из таверны «Кабан».
Дюссель. Я должен защитить диссертацию.
Старик. «Тела, наваленные друг на друга, охрана потом сжигала».
Г-жа Франк. Сколько можно храпеть?
Г-н Франк. «Вот говядина из таверны «Кабан»«.
Г-жа Ван Даан. Я просто заболеваю от ужасных запахов.
Старик. «Мама кричала – ее били прикладами».
Г-н Франк. Вот курятина – это из таверны «Кабан»
Г-жа Ван Даан. Англичане совершают ошибку за ошибкой.
Г-н Ван Даан. Англичане всё делают правильно.
Г-н Франк. «Вот крольчатина из таверны «Кабан».
Старик. «Бог умер в Освенциме».
Марго. Немцы могут победить.
Г-н Ван Даан. Мне надо курить.
Г-жа Франк. Ван Дааны забирают себе больше маргарина.
Г-жа Ван Даан. Франки едят сытнее нас.
Марго. Я вечно буду одинока.
Г-жа Ван Даан. Фасоль-горох-фасоль-горох….
Дюссель. Дети невоспитанные.
Г-жа Франк. Хорошо хоть, мы не в Польше.
Г-н Ван Даан. Мясо, мясо, мясо!…
Г-жа Ван Даан. Фасоль-горох-фасоль-горох….
Г-н Франк. «Вот утятина из таверны «Кабан».
Г-н Ван Даан. Курить, курить, курить…
Гвалт всё нарастает, доходит до crescendo. Вой сирены. Гул самолётов.
Г-жа Ван Даан. Только не это! Бомбы!
Г-н Франк. Ближе, ближе все в центр.
Г-жа Ван Даан. Будто это поможет!
Г-н Франк. От осколков. Окна могут разбиться.
Г-жа Франк. Дети!
Г-жа Франк. Не долетели. Улетают. Ведь улетают же?
Г-н Ван Даан. Улетают-улетают. Ты как, Кёрли? Ты в порядке?
Г-жа Ван Даан. Кажется, на сей раз да.
Г-н Ван Даан. Петер?
Петер. Я в норме, пап.
Г-жа Ван Даан. Всё-таки лучше умереть от бомбы, чем в лагере.
Г-н Ван Даан. Не говори, пожалуйста, о таких вещах.
После бомбёжки Петер включает радио, пробивается музыка. Все приходят в себя.
Старик. «Есть жук. Довольно крупный пещерный жук. Голова и жвалы удлинённые, ноги тонкие, цвет светло-коричневый. Вид открыт в начале тридцатых годов в Словении. И назван в честь Гитлера. Это объясняется просто: натуралист был поклонником нацистских идей. В начале 21 века вид почти вымер. Одна особь продается в среднем за 2000 долларов. Почему? Современные нацисты мечтают иметь дома существо, названное в честь своего кумира. Во второй мировой войне погибли десятки миллионов… А для кого-то – кумир. И вот я думаю: как так? Как так?»
10. ПредчувствиеПо радио передают речь Эйзенхауэра о высадке союзников.
Г-н Франк. Они высадились! Союзники высадились, и благополучно.
Г-жа Ван Даан. Наконец-то, Господи Боже мой.
Дюссель. В Нормандии. Я всегда вам говорил, что высадка произойдёт в Нормандии.
Г-н Ван Даан. Теперь всё наладится, Кёрли.
Марго. Я так рада!
Анна. Высадились. (Смотрит на Старика.)
Петер. Теперь они, как в тисках, да, господин Франк? Между восточным и западным фонтом.
Анна. Высадились.
Г-н Франк. Да, теперь немцам крышка.
Г-жа Франк. Анна, почему такой несчастный вид?
Анна. Ничего, мама, просто померещилось…
Г-жа Франк. Радость же! Ну, что с тобой делать? У всех радость, а она… Вспомни, сколько вокруг горя и будь довольна, что многие несчастья прошли мимо…
Анна (ещё как будто в полутрансе). А если несчастья придут позже?
Г-жа Франк. Что?
Анна. Я хочу сказать: «нет, мама». Тебе надо понять: после любого пережитого горя остается что-то хорошее. Со временем это хорошее растет, и так достигается такое какое-то равновесие… Горя не надо бояться. А счастье… Ищи счастье в себе самой, подумай о всем прекрасном, что есть в тебе и мире и будь счастлива.
Г-жа Франк. Анна, Анна, Анна… Какая же ты у меня…
Эта всегдашняя «мантра» отрезвляет Анну, она закрывает уши и убегает.
Анна. Не слушаю, не слушаю, больше не могу.
Г-жа Франк (с болью и гордостью). Какая же ты у меня… взрослая! (Этого Анна не слышит.)
11. Не будет
Петер. Ты как?
Анна. Да, вот стою и думаю, что не буду мстить Дюсселю и за подушку тоже.
Петер. Не будешь, например, красить ему лампочку?
Анна. Ага! Не буду заливать чернила в тапки.
Петер. И насыпать незаметно соль в суррогатный кофе…
Анна. …И мазать его ночью зубной пастой.
Петер. Тем более, что зубной пасты у нас давно нет… Мы сильно повзрослели с тех пор, как прятались здесь с книжкой…
Анна. Дурацкой.
Петер. Дурацкой. Обманул нас пирог, похоже, да? Уже почти полгода, как 44‑й, а конца войне не видно.
Анна. Ну… почти полгода ещё впереди. Посмотрим.
Петер. Ты сильно повзрослела.
Анна. Ты тоже.
Петер. Но я всё ещё такой же застенчивый.
Анна. Нет, не такой же. Меньше.
Петер. Спасибо.
Анна. Тебе одиноко?
Петер. Нет.
Анна. Нет?
Петер. Нет. (Гордо.) Я считаю себя самодостаточным человеком и ни в ком не нуждаюсь.
Анна. Жаль. То есть ясно.
Петер. Почему «жаль»?
Анна. Потому что, значит, я не могу помочь тебе.
Петер. Но ты мне помогаешь!
Анна. Чем же?
Петер. Да всем.
Анна. Хорошо! То есть ясно. А вот мне – одиноко.
Петер. Да, ладно, ты всё время смеёшься.
Анна. Ты считаешь, что слишком много?
Петер. Нет!
Анна. Нет?
Петер. Нет. У тебя красивый смех. Сразу ямочки…
Анна. Это моя единственная красота.
Петер. Нет!
Анна. Нет?
Петер. Нет. Ты очень симпатичная. Засмейся.
Анна. Глупый! Но спасибо.
Петер. Анна… а ты прямо никому-никому, даже маме, не даёшь почитать свой дневник?
Анна. Конечно! Маме – в особенности. Там есть такие места… Надеюсь, что мама никогда не прочитает.
